Общая информация

В ряду корифеев отечественной адвокатуры ее «первого призыва» почетное место занимает Владимир Николаевич Герард – первоклассный криминалист и оратор-художник, ярко сочетавший в себе светскость, джентльменство и бойцовскую отвагу.

В. Н. Герард родился 26 сентября 1839 г. в Петербурге. Семья его имела итальянские корни. Инженер из Италии Gherardini приехал в Россию еще при Петре I и обрел здесь вторую родину. Со временем потомки инженера упростили свою фамилию: Герард. К концу ХIX в. эта фамилия стала уже хорошо известной в России: старший брат Владимира Николаевича Николай Николаевич Герард (1838 – после 1908) был действительным тайным советником, сенатором и в 1905–1908 гг. генерал-губернатором Финляндии.

В 1859 г. В. Н. Герард окончил привилегированное Училище правоведения в Петербурге, из которого вышел целый ряд знаменитостей права, политики и культуры.

По окончании училища Герард раз и навсегда избрал для себя поприще юриста. До 1866 г. он служил чиновником департамента Министерства юстиции в Царстве Польском, был там членом юридической Комиссии, подготовившей введение Судебных уставов 1864 г. для Польши. С июля 1866 г. он выполнял обязанности обер-секретаря Сената, а 2 октября того года стал членом Петербургского окружного суда.

16 марта 1868 г. он был принят в корпорацию присяжных поверенных округа Петербургской судебной палаты и оставался в этой корпорации до конца своих дней. Последние два года жизни (1902–1903) Герард был председателем Петербургского (самого авторитетного) Совета присяжных поверенных.

С первых же шагов своей адвокатской деятельности Владимир Николаевич выдвинулся как криминалист.

В одном из первых громких дел этого рода – 14 мая 1873 г. в Петербургском окружном суде с присяжными заседателями по делу о лжеприсяге свидетелей при расторжении брака супругов Зыбиных – Герард выступил в необычной для себя роли поверенного гражданской истицы, т.е. поддерживал обвинителя А. Ф. Кони против своего коллеги по корпорации адвокатов А. М. Унковского и выиграл дело: лжесвидетели были признаны виновными и приговорены к ссылке в Сибирь.

В том же году, 24 ноября, Герард выиграл и другое дело – уже в качестве защитника – против Кони как обвинителя: подзащитная Владимира Николаевича жена штабс-капитана Н. П. Непенина, обвинявшаяся в том, что она вместе с мужем участвовала в убийстве коллежского асессора Чихачева, была оправдана.

Большой резонанс вызвал уголовный процесс в Петербургской судебной палате осенью 1901 г. по делу о расхищении дворянских опекунских сумм. И здесь Герард добился оправдания главного обвиняемого князя А. Д. Львова, который, как выяснилось, временно и очень недолго исполнял должность председателя Петербургской дворянской опеки.

Но подлинную славу одной из ярчайших звезд российской адвокатуры Герард завоевал своими выступлениями на политических процессах. С 1870 по 1890 гг. он выступил защитником в 12-ти политических делах, включая самые крупные и значимые для своего времени (нечаевцев, «50-ти», «193-х», 1 марта 1881 г., «20-ти»).

Здесь же и на процессе по делу народника-пропагандиста Е. С. Семяновского 26-27 октября 1876 г. Герард разоблачал попытки царских юристов использовать в интересах обвинения доносы, отягощенные небылицами.

На знаменитом процессе «50-ти» в Особом присутствии Правительствующего Сената (ОППС) 21 февраля – 14 марта 1877 г. Герард зарекомендовал себя уже как один из самых авторитетных адвокатов.

Защитительная речь Герарда стала на процессе событием. Вскрывая шаткость юридической базы обвинения («в распространении книг противозаконного содержания» с «воззванием к бунту» и «в принадлежности к тайному сообществу»), Герард остро поставил вопрос о самом понятии «распространение».

«Чтобы обвинить кого-нибудь в распространении книги с целью произвести бунт, – говорил он, – недостаточно признать, что распространяемая книга взывает к бунту; необходимо еще, чтобы распространитель имел целью именно возбудить к бунту. Если же, например, книга, хотя и содержит в себе возбуждение к бунту, но вместе с тем проповедует и разные другие, тоже противозаконные, но менее наказуемые учения, и распространитель имел в виду пропагандировать именно эти учения, а не бунт, вы, несмотря на содержание книги, можете признать распространителя виновным только по тем статьям, которые преследуют распространение этих именно учений».

До того как осенью 1877 г. Герарду довелось принять участие в самом крупном за всю историю царской России политическом процессе «193-х» (по делу о «хождении в народ» 1874 г.), он успел выступить на процессах народников-пропагандистов М. Е. Державина и др. 23 апреля и С. И. Сергеева и др. 8–10 июня 1877 г., где защищал главных обвиняемых. А на процессе «193-х» Владимир Николаевич оказался в столь блистательном составе защиты, равного которому Россия не знала ни раньше, ни позже.

Деятели «хождения в народ», которых царизм судил на процессе «193-х», были, как известно, мирными пропагандистами. Они сами и, солидарно с ними, адвокаты решительно опровергали попытки обвинения представить их кровожадными злодеями: обвинительный акт бездоказательно клеймил «готовность многих пропагандистов к совершению всяких преступлений», инкриминировал им намерение «перерезать всех чиновников и зажиточных людей».

Антиправительственный же образ мыслей подсудимых Герард и его товарищи по защите оправдывали как естественный протест против всякого насилия, произвола и бесправия. Осужденные по делу «193-х» навсегда запомнили «блестящие громовые речи против жестокого политического режима нашего», с которыми выступили на процессе Герард, Александров, Бардовский и другие адвокаты.

С 26 по 30 марта 1881 г. в ОППС слушалось дело об убийстве 1 мар¬та императора Александра II по приговору революционной партии «Народная воля». То был самый громкий в мире судебный процесс XIX в. Положение защиты здесь было особенно трудным, поскольку беспрецедентное обвинение (убийство монарха!), избыток доказательств, включая признания обвиняемых, предвзятость суда и враждебность избранной публики не оставляли защитникам, казалось бы, никаких надежд на состязательность судопроизводства.

Самой смелой из речей защиты по делу 1 марта была речь Герарда, которую, кстати, председатель суда Э. Я. Фукс 7 раз прерывал, требуя не говорить то одного, то другого. Герард с большей прямотой, чем другие защитники, обличал чрезмерную жестокость и подчеркивал тщетность («практическую непригодность») карательных мер против оппозиции. Владимир Николаевич выразил глубокое уважение к личности своего подзащитного Николая Кибальчича, показал, как произвол властей (арест, почти три года тюрьмы, суд и приговор по вздорному обвинению еще... к одному месяцу тюремного заключения) вынудил его «решиться на борьбу с правительством». Отметив «выходящие из ряда» дарования Кибальчича, Герард пытался привлечь внимание суда к его работе над проектом первого в мире летательного аппарата с реактивным двигателем («Вот с каким человеком вы имеете дело!»).

После дела 1 марта 1881 г. все политические процессы в России до революции 1905 г. вершились уже в закрытом порядке. Так прошел 9–15 февраля 1882 г. в ОППС и процесс «20-ти» – самый представительный из всех судебных процессов «Народной воли» (суду были преданы 11 членов и 9 агентов Исполнительного комитета партии). Главный обвиняемый по этому делу А. Д. Михайлов отметил в те дни «небывалое стеснение защиты». Но и здесь, судя по отрывочным данным, защитники держались и юридически и политически достойно.

После процесса «20-ти» в разбирательствах столь же крупных политических дел Герард больше не участвовал. В 1887 г. его избрал себе защитником главный обвиняемый по делу «21-го» знаменитый Герман Лопатин, но Владимир Николаевич был тогда в отъезде из Петербурга и не смог выступить на этом процессе. Выступил же он в качестве защитника, кроме уже названных, еще на трех политических процессах.

25–29 ноября 1881 г. в Петербургской судебной палате при закрытых дверях шел необычный политический процесс. Палата судила старшего техника при петербургском градоначальнике генерал-майора К. И. Мравинского и двух его помощников (полицейского пристава П. П. Теглева и начальника канцелярии градоначальства В. В. Фурсова) «за бездействие власти». Обвинял прокурор Н. В. Му¬равьев, только что отметивший  свое служебное восхождение пятью виселицами по делу 1 марта 1881 г. Защищали: Мравинского – В. Д. Спасович, Теглева – Герард, Фурсова – А. Я. Пассовер. Обвиняемым инкриминировался тот факт, что во время технического осмотра 28 февраля 1881 г. сырной лавки Кобозевых они не обнаружили в ней народовольческого подкопа под Малую Садовую улицу с целью цареубийства. Адвокаты построили всю защиту на доказательстве непреложного тезиса: Мравинский и его помощники действовали законно. В их компетенцию входил осмотр, причем только технический, а не обыск. Судебная палата признала всех подсудимых виновными, но кассационный департамент Сената постановил обвинительный приговор по отношению к подзащитному Герарда Теглеву отменить.

13–18 октября 1887 г. Петербургский военно-окружной суд рассматривал дело «18-ти» – об участниках военно-революционных кружков (Н. Н. Шелгунов и др.). Здесь Герард и его товарищи по защите смогли вывести обвиняемых из-под ст. 250, чреватой смертными приговорами. Они доказали, что их подзащитные могут быть обвиняемы не в «составлении тайного общества с целью ниспровержения существующего строя» (ст. 250), как добивалось того обвинение, а лишь в попытке составить «сообщество, имеющее целью противодействие распоряжениям правительства» (ст. 318).

В результате, 17 из 18-ти обвиняемых были всего лишь разжалованы из младших офицеров в солдаты с правом повторной выслуги, а подзащитному Герарда А. О. Доливо-Добровольскому вменено в наказание предварительное заключение.

Революционеры любили Герарда, он также относился к ним с симпатией. За его взгляды III отделение царской охранки признало его неблагонадёжным, но доказать что-либо крамольное жандармы не смогли.

Коллеги все без исключения относились к нему с уважением и хвалили.

Сам Герард в ответ на славословия коллег к 25-летию его адвокатской деятельности объяснил: «Секрет моего успеха очень прост. Я всегда относился строго к выбору дел, брал исключительно дела, которые я должен был выиграть, или, по крайней мере, такие, за которые не краснел бы, если бы и проиграл».

Другим «секретом успеха» Герарда как адвоката было, конечно же, его мастерство слова, «красивая живая речь». «Он был виртуозом декламации, – вспоминал о нем К. К. Арсеньев, – превосходно читал и стихи, и прозу. Привычка владеть словом как орудием искусства сослужила ему большую службу в его судебных речах».

Любовь к «орудиям искусства», артистизм натуры вообще были свойственны Герарду: он тонко понимал музыку и живопись, со вкусом одевался (может быть, даже уделяя этому слишком много внимания), в совершенстве владел пластикой жеста.

Владимир Николаевич Герард умер в Петербурге 7 декабря 1903 г. на 65-м году жизни. Петербургский совет присяжных поверенных постановил «в виде особой чести для сословия принять его похороны на средства адвокатской корпорации».

Провожал Герарда в последний путь весь Петербург. Газеты и журналы печатали прочувствованные некрологи за подписями К. К. Арсеньева, Н. П. Карабчевского, В. О. Люстига, Г. А. Джаншиева, А. Н. Турчанинова.

Великолепный портрет Герарда, написанный И. Е. Репиным в 1893 г. по заказу Петербургского совета присяжных поверенных, украшал зал заседаний Совета до 1917 г., после чего поступил в Русский музей.

«В смерти он боялся только забвения, – вспоминал о Герарде Карабчевский. – Он может быть покоен. Такая смерть его не постигла. В памяти людей он жив».